|
Известно, что когда-то религиозное мировоззрение включало в себя всю полноту взглядов, в том числе и элементы научного познания. Но, в дальнейшем, духовно-интеллектуальное развитие человечества пошло по пути дифференциации и специализации сфер познания. Это связано со все более раскрывающейся сложностью мира и с неспособностью обычного человека охватить многоаспектность мироздания, составить целостное мировоззрение. В Новое Время значительно усилился процесс уточнения сферы, подлежащей религиозному осмыслению, что сопровождалось сужением и своеобразной сублимацией этой сферы. Это была эпоха деизма и морализма в религии, эпоха ее демистификации. Но самое "страшное" было в смене системы аргументации. Методология доказательства, основанная на ссылках на авторитетные источники (традиция), сменилась доказательством, основанном на рацио (логике). Не случайно это вызвало кризис религиозности, построенной на традиции (авторитете предания). Этот процесс (с сопутствующей ему идеологией) назвали "секуляризацией" и "модернизацией". Началось то, что позже назвали "научно-технической революцией". Рациональная парадигма, основанная на фактах и их логической интерпретации, стала методически и методологически вторгаться в сферу философии, стремясь превратить ее в "науку", и в сферу религии, пытаясь рассматривать ее как компенсаторную функцию в условиях недостаточного еще знания (неполной информации). Это направление получило название "позитивизма". Проще всего было мирно разделить "сферы влияния". Мироздание имеет иерархическую многоуровневую структуру. Наука и религия должны, соответственно, заниматься своими областями. Но оказалось, что подобную теорию "двойственной истины" чрезвычайно трудно реализовать в социо-культурной практике, особенно во время кризисов, когда ищутся универсальные рецепты. Наука, если и не противоречит религии в прямой форме, делает это косвенно, на уровне человеческой психологии. Ограниченность психических ресурсов человека, делает очень трудным совмещение различных парадигм, претендующих на абсолютность. Данные ВЦИОМ показывают, что приблизительно половина наших сограждан остаются индифферентными атеистами. В то время как одни уверенно заходили в церковь и уже знают, какие молебны в каких случаях заказывать, другие продолжают задавать все тот же вечный вопрос: а как все-таки можно показать, что Бог существует? Апологетика, таким образом, остается всегда актуальной. Сегодня, когда мировоззренческий маятник в нашей стране отходит от "диамата", как всякое "единственно верное учение", идеологически оправдывавшего агрессию, можно более спокойно взглянуть на соотношение науки и религии. Что есть Бытие, существование, сознание, бесконечность, свобода? Как они соотносятся друг с другом, как взаимосвязаны? Каким образом онтологические и космологические представления связаны с этическими? Звездное небо над головой, по словам Канта, с нравственным законом внутри нас? Можно ли говорить об этической категории добра как о чем-то объективно значимом (реализм), или следует понимать этические нормы как нечто условное, относительный социально обусловленный продукт человеческого субъективизма (номинализм)? Этические номиналисты и релятивисты очень любят приводить в качестве примера какие-нибудь экзотические острова, где все якобы наоборот. То, что у нас считается добром, там считается злом. При этом почему-то не замечают, что даже на самых экзотических островах тоже далеко не все позволено. Заповеди "не убий" и "не укради" составляют общий этический минимум для всех серьезных религий. Чудеса (основной пункт критики атеистов) - не самое главное в религии, решающей мучительный вопрос о связи конечного с бесконечным, человека с Богом, вопрос о смысле человеческого бытия. В ходе мировой истории человеческая интуиция наткнулась на некую связь между этическими категориями и вечностью. На языке математики, религия (особенно христианство) совершает предельный переход от конечного к бесконечному, от человеческой субъективности, как чего-то случайного, к объективной значимости личностной неповторимости (в христианстве); от философии, как мужественного поиска смысла жизни своими человеческими силами, к данным Откровения, для восприятия которого нужна прежде всего чистота сердца и способность идти на риск веры. Христианство (самая радикальная религия!) уже прямо нам говорит о нашей связи не только с вечностью, но и с Тем, Кому она принадлежит. Если нет Вечности, то откуда у нас стремление к ней? "Кто же так поиздевался над человеком?", - можно воскликнуть вслед за героем эссе Ф.М. Достоевского "Приговор" (Дневник писателя, 1876, октябрь, гл. первая, IV). Наука платит дорогую цену за свою конкретность и точность. Это - узость исследуемой области (материальный мир). В эту цену входит и ограниченность соответствующей методологии: наблюдаемость и повторяемость эксперимента. Наука ищет, прежде всего, ответ на вопрос "как", не посягая на решение главного вопроса: о смысле человеческой жизни. А. Эйнштейн говорил, что наука не может создавать целей и еще менее способна вселять их в людей. Самое большее - наука может предоставить лишь средства для достижения некоторых целей. Задумаемся, почему неуважение к тайне Бытия, отсутствие благоговения перед жизнью, всякого рода идеологизация (даже принципов добра и "общего блага"), попытки рассматривать общество как "объект управления", объект манипуляций - приводят к таким печальным последствиям, социальному и физическому чернобылю? Если смерть естественна, то что же мы так страдаем при смерти наших ближних и даже при смерти домашних животных? Здесь дело не только в привычке к ним. И даже не в мистическом ужасе перед ожидающим и нас физического небытия (животные тоже боятся смерти). А в том, что мы как бы чувствуем возможность чего-то иного, какой-то иной жизни. Волнующую возможность какого-то Единства. В нас есть удивительная способность-потенция к трансцендированию, способность мысленно, в воображении преодолевать любые ограничения (в том числе и любые законы). Это было блестяще показано Ф.М. Достоевским в "Записках из подполья", где безымянный главный герой заявляет, что ему законы природы "не нравятся". Это не просто "блажь", некое самодурство, ведь все значительное зачинается в ментальной сфере, к которой мы, как сотворенные по образу и подобию Божию, причастны. Вопрос в том, где пределы и границы для такого преодоления границ? "Невозможное человеку возможно Богу" (Лк.18,27), человек же создан по образу и подобию Божию, и кто может определить его возможности? Разве мы выяснили, каким образом из мертвой материи образуются живые организмы, сложность которых (даже у амебы!) превосходит сложность любого компьютера? Любой математик скажет, что комбинаторная вероятность самозарождения жизни практически равна нулю. Еще более непонятно, какая такая сила заставляет все живое бороться за существование!? Почему эволюция вообще не остановилась на уровне булыжника, обладающего максимальной, по сравнению со всем живым, прочностью и стабильностью? Почему все вообще не рассыпается (в соответствии со Вторым началом термодинамики) в пыль, как старый дом например, если его не ремонтировать? Очевидно, что беспорядок более естественен, чем любой порядок. В православном песнопении (воскресная утреня) есть дивные слова: "Святым Духом всякая душа живится... светлеется Троическим единством, священнотайне". Кто-то воскликнет: неужели это надо понимать буквально? Но все живое, как форма упорядоченности, есть противостояние естественно нарастающей энтропии. Физики знают не только о "Большом взрыве", по сути дела подтверждающем библейскую космогонию (возникновение мира "из ничего"), но и о тончайшей сбалансированности мировых констант: гравитационной постоянной, скорости света, заряда электрона и др., без чего само возникновение жизни было бы невозможно. Жизнь - это очень прихотливый цветок на фоне страшной игры космических сил. Мы на Земле, оптимально удаленной от Солнца, под покровом атмосферы, защищающей нас от радиации и страшных перепадов температур, поистине "как у Христа за пазухой". Отрицая Высший смысл, придется приписать материи свойства Бога и, прежде всего, вечность, разумность, способность к "самоорганизации" и бесконечному развитию. Вместо слова "Бог" материалисты поставили слово "само", не объяснив ничего, создали психологически, таким образом, иллюзию объяснения. Ведь "само" означает только "само", и не более того. Бунт против Бога неизбежно оборачивается бунтом против человека, как созданного по Его образу и подобию. Как говорил Николай Бердяев, если Бога нет, то и человека нет. Не естественнее ли предположить, что существует некий Вселенский высший разум, чем представлять мир как механическое нагромождение малосвязанных друг с другом элементов? Механистическое бездушное мировоззрение все еще преобладает в христианском (постхристианском? - можно долго спорить о степенях христианизации общества) мире. Древний человек, воспринимающий мир как одушевленное целое был ближе к Истине, чем многие современные христиане, которые вначале отождествили религию с моралью, а затем отмахнулись от нее как от чего-то скучного, живущие, в основном, по законам "мира сего", как впрочем и мы с вами, бездумно поедающие мясо не нами убитых животных, носящие содранные кем-то с них шкуры, не вмешивающиеся в "политику". Мы постоянно меняем Высший христианский реализм на совсем другой вид реализма - "бытовизм". Этому очень способствует и утрата чувства целого, сведение религии к "частному делу". Ученый, сознает он это или нет, постигает премудрость Творца, зашифрованную в творении. Уводит от Бога не наука, а полунаука, - считал Френсис Бэкон. Та самая самоуверенная "образованщина", о которой, продолжая традицию "Вех", говорил А. Солженицин. Важнейшим свойством христианского мировоззрения является его принципиальная открытость, не позволяющая создавать никаких идолов, как бы трансцендирующая (переступающая) их. Это отражается в богословском "принципе апофатизма" (отрицательное богословие, методологически идущее от противного). Некоторую аналогию этому можно найти в методологии научного исследования: отрицательный результат - тоже результат. Атеизм можно рассматривать как предельный случай гипертрофированного апофатизма. Есть еще один аспект богословского апофатизма, сходный с тем, что наблюдается в науке. Одна из наиболее глубоких закономерностей Мироздания состоит в том, что предметность, детерминированность мира как бы убывает по мере приближения к его первоосновам. Это ярко проявляется в микрофизике. Вспомним принцип неопределенности, принцип дополнительности (систем описания). Здесь ученые как бы наткнулись на некоторые непреодолимые границы. В богословии говорится о Божественном ничто, о сущности Божией, которая принципиально непознаваема. У нас анализ все еще преобладает над синтезом. Возобладавший в Новое время механистический редукционизм (стремление рассматривать любую сложность как совокупность простых элементов) вытеснил органическое миропонимание. Но здесь важно, чтобы новый синтез не получился силовой реализацией очередной утопии, как коммунизм, например. Должно быть некоторое органическое взаимодействие разных начал, учитывающее ценностную иерархию мироздания. В науке возникло даже новое направление "синергетика". Это даже не наука, а методологическая установка, ориентированная на целостно-системное восприятие мира. В святоотеческой литературе существует понятие "синергия", предполагающее гармоническое взаимодействие, включающее совместное действие Божественной и человеческой энергий. Чем далее, тем более наука косвенно подтверждает то, что изначально было известно в религии. Если растение тянуть за макушку, то оно быстрее не вырастет. Если же за ним разумно ухаживать, создать ему условия, то оно может принести плоды. То же самое можно сказать и об обществе. Хорошо известно, чем закончились у нас многие форсированные "проекты". Труднее всего религиозному осмыслению поддается даже не бытие Бога, а именно "условия", то есть вроде бы вторичные ценности, а также мера нашего взаимодействия с реальностью. Управляемость, ставшая идолом в век НТР, когда почти все стало рассматриваться как "объект управления" и манипуляций, тоже, как выяснилось, имеет свои границы. Академик Н.Н. Моисеев писал, что "возможность планомерного развития общества - заблуждение, чреватое трагическими последствиями". Сложность управления системой находится в экспоненциальной зависимости от сложности самой системы. Это окончательно развенчивает рационалистический миф (утопию тотальной управляемости) и вновь актуализирует необходимость характерного для религии целостно-образного мировосприятия, противостоящего методологическому редукционизму, всегда носящему механистический характер. Но нам предстоит не вернуться, а сделать шаг вперед, к новому целостному миропониманию, органика которого всерьез бы воспринимала свободу осознавшей себя человеческой личности. Назад |