К чему, таким образом, мы пришли?

К следующему утверждению: то, как общество относится к реализации свободы вероисповедания, есть показатель степени существования в данном обществе власти закона.

Но сначала мы должны определить, что же такое власть закона. "Власть закона" не означает, что "закон предписывает то-то и то-то, и таким образом имеет власть". Будь это так, мы бы не могли объективно осудить Гитлера, который при власти своего собственного закона предал смерти миллионы евреев. Нет, истинная власть закона предполагает существование "закона над законом" - абсолютного, неизменного закона, распространяющегося на любого человека в любые времена и при любых обстоятельствах.

Не углубляясь в понятие "закона над законом", я хочу рассмотреть шесть признаков, по которым мы можем судить о степени власти закона в обществе.

1. Власть закона требует, чтобы все члены общества в равной мере могли предстать перед законом и находится под защитой закона. Это значит, что никто не должен представать перед законом, заведомо считаясь виновным; равно как никто не должен превозноситься над законом так, что его действия уже не оцениваются на предмет соответствия закону и он более не несет ответственности за его нарушение.
2. Власть закона требует средств оценки закона на соответствие некоему своду, т.е. относительно абсолютных стандартов. Таким стандартом может быть Конституция, как в Соединенных Штатах; прецедент, как в Англии; Кодексы, как во многих других странах - вплоть до Религиозного Кодекса. Но если существует Бог-Создатель, Который устанавливает "закон над законом", то Он будет судить наши действия в соответствии с Его абсолютными стандартами, а не с теми, которые придумываем и возводим в законы мы сами. Я предпочитаю поверять все законодательные и правовые акты тем, что я нахожу в Библии, и высказывать свои предположения с точки зрения Библейских принципов.
3. Скорость законодательных изменений в обществе должна каким-либо образом сдерживаться, предотвращая осуществление страстного желания людей избавиться от власти закона. То есть изменение как законодательства, так и отдельного закона должно требовать немалых усилий. Я считаю, что именно в этом колоссальное преимущество американской формы правления.
4. Кроме того, необходим путь, которым бы закон - мертвая буква - оживал, будучи применяем к людям, фактам и событиям. В конечном итоге писанный закон может лишь задавать общий курс поведения и формировать страх наказания, делая человека законопослушным. Сам по себе писанный закон никак не касается преступника. Поэтому чтобы закон имел власть, нужен способ ее осуществления, и это осуществление, возможно, более важно, чем писанные черным по белому слова закона.
5. Власть закона требует наличия судей - автономных и независимых от политической системы общества. Есть много способов выбора судей. Неудачный способ может повышать опасность безвластия закона даже при огромном количестве писанных законов.
6. В случае, если я считаю, что общество следует несправедливым и репрессивным законам и не собирается их менять, власть закона должна предоставлять мне свободу эмиграции. Берлинская стена - лучшее, доказательство отсутствия власти закона в бывшем соц.лагере.

В свете вышесказанного мне хотелось бы перейти к теме Российского законодательства 1997 года в отношении религии, как показателю существования или отсутствия власти закона в России. Для начала - пять общих замечаний:

1. Восприятие людьми духовности той или иной организованной религии пострадает в той же степени, в какой она, как организация, приложила руку к подготовке данного закона.
2. Я считаю, что в рамках российской Конституции этот закон не является конституционным, но даже если бы он и был таковым, провозглашаемые им ограничения прав человека противоречит установленным Богом критериям. Таким образом, он нравственно ущербен.
3. Я не знаю, насколько независимо и автономно судопроизводство России и насколько компетентно оно в конституционной теории и практике. Не знаю я также и уровня юридической осведомленности россиян, уровня образования российских юристов и уровня, на котором те и другие станут преодолевать прочно укоренившийся страх открыто противостать правительству. Все эти факторы повлияют на то, насколько религиозная свобода будет подвержена или не подвержена вмешательству со стороны русских властей под прикрытием данного закона.
4. Воплощение законодательства порой слабо походит на законодательство писанное, которое зачастую полностью игнорируется теми, кто его воплощает; и это также отразится на влиянии этого законодательства на религиозную свободу в России.
5. Таким образом, давайте предположим наихудшее: суд признает закон конституционным и станет строго и скрупулезно воплощать его в четком соответствии с тем, что писано черным по белому.

В подобной ситуации, я считаю, власть закона могла бы существовать в России в целом, но не действовала бы в области чьей-либо частной религиозной практики. Однако не следует забывать, что закон, изданный человеком, до некоторой степени всегда будет нарушаться в частностях. Потому-то автор Притч говорит, что многие ищут благосклонности правителя, но справедливость дается человеку только от Господа.

Так что же делать мне, рядовому гражданину? То, что мне и было заповедано - любить Бога, любить и почитать своего ближнего и оказывать уважение тем, кто находится у власти (включая новый закон о свободе вероисповедания, который сам по себе является властью). Это означает, что для выполнения последнего мне не позволено Богом ослушаться первых двух требований. Если я осуществляю свои права и несу ответственность перед Богом, то так или иначе у меня возникает вероятность вступить в открытый конфликт с законом и людьми, наделенными властью. И тогда мои действия в подобной ситуации руководствуются указаниями Бога (и Он дал указания для подобных ситуаций). Но помните, если я не исполняю своих прав и не несу ответственности перед Богом, я согрешаю, становлюсь неправедным.

Я могу также вмешиваться в политические процессы, посредством которых ежедневно издаются, вырабатываются и поверяются закон и власть закона. Бог указывает мне, как поступать в таких ситуациях, и говорит мне не провозглашать результаты моих мирских трудов священными. Только в свете всего вышесказанного я, наконец, могу прокомментировать, где, по моему мнению, российское законодательство допускает нарушение прав. Принципиальное нарушение заложено в области корпоративных юридических прав религиозной группы. Я не осуждаюсь за то, во что верю, но испытываю фундаментальные ограничения в возможности осуществления своих верований в составе группы.

Я не нахожу в Библии ни одного указания на необходимость обладать и отделять собственность для религиозных целей; собираться вместе в группы размеров, требующих аренды больших помещений; прекращать платить налоги государству из-за того, что государство отдает предпочтение одной или нескольким религиям. Таким образом, хотя я и считаю, что эти ограничения нравственно и юридически неверны, они не могут ограничить мои духовно мотивированные действия. Заняв правильную исходную позицию, я могу стремиться изменить закон, при этом не осуждая и не нарушая ни уже существующий закон, ни любую новую его форму. Бог остается моим источником справедливости.

Но я нахожу в Библии заповедь говорить другим о Боге и Его Сыне Иисусе Христе. Мне не заповедано делать это публично, но, опять-таки, я считаю нравственно и юридически неверным полностью исключать речь о религии в местах, где принято делиться мнениями (например - в учебных заведениях). Я могу уважать подобные ограничения, работая тем временем над изменением закона, и при этом не испытывая чувства гнева и горечи. Но в той мере, в какой закон ограничивает мою возможность сообщаться с людьми, я вынужден с осознанным уважением нарушить этот закон. Под "сообщением" я также понимаю публикацию и распространение моих идей в письменном виде - и это не требует права на владение книжным магазином, и вообще права на торговлю. Если закон истолкован так, что я не в праве дать этот листок бумаги другу как средство сообщения о Боге и Христе, тогда я должен с осознанным уважением нарушить этот закон.

В заключение я хочу сказать следующее. Даже если подобный закон объявлен конституционным и строго и скрупулезно применяется, то я не имею права пред Богом отказываться от требуемого от меня поведения только лишь из страха за свое существование. Я не эмигрирую. Наоборот, я люблю и почитаю Бога, люблю своего ближнего и уважаю правящие власти. Ибо я знаю точно: когда я буду приведен на суд, свое моральное и юридическое дело я выиграю - заградит ли Бог пасть льву, охладит пламя печи, сокрушит стены тюрьмы, или меня подвергнут гонениям, даже убьют.

Что впереди - неизвестно. Вместо того, чтобы прятаться в страхе, уходить от возложенной на меня Богом ответственности, я предпочитаю, насколько это в моих силах, быть праведным пред Богом.